[Ptolemaeus]

А что я тут нашла, ребята!

11.04.2010 в 21:41

Пишет  Cold Fest:

Hot Fest Tour W-291.
Трилогия Бартимеуса. AU! Натаниэль|Бартимеус. Вызов спустя десять лет после последней битвы. "Ты? Опять?! Не, мне надо было почаще наведываться в мир людей, определенно".

Ну и, собственно тексты:

Текст 1. (Элайджа Бейли)

769 слов

Острые крючья Вызова привычно впились в мою сущность, вытаскивая меня наружу, прочь из покоя Иного Места – в мир людей. Надо же, а ведь я успел порядком подзабыть это ощущение.
Я мысленно перебрал десяток самый устращающих сущностей, которые когда-либо принимал, и, наконец, остановился на пылающем клубе пламени с горящими аккурат по центру алыми глазами. Комнату заволокло дымом. В углу кто-то натужно закашлялся. Я замер в предвкушении.
- Да ладно! – Клуб пламени съежился, превратившись в костерок, всем своим видом выражающий недоверие. [Примечание: Ну, насколько костерок вообще мог принять какое-либо выражение. Уверен, у меня получилось].
- Привет, Бартимеус.
Надо признать, выглядел он скверно – ну, в общечеловеческом смысле. За многие годы работы с людьми я научился распознавать, когда вызывающий меня волшебник выглядел хорошо, а когда – плохо, и, разумеется, в большинстве случаев все новоявленные хозяева оказывались омерзительными на вид.
Так вот, выглядел он скверно: тощий, длинный, бледный, лицо его пересекал глубокий шрам, а ещё он опирался на трость. [Примечание: То есть, он всегда был тощим, длинным и бледным, а вот последние два пункта несколько выбивались из привычной картины мира. А если быть ещё точнее, из привычной картины мира выбивался сам факт его существования здесь, а не в загробном царстве или куда там они попадают после смерти].
- Ты? Опять?! Не, мне надо было почаще наведываться в мир людей, определенно, - пробормотал я.
- Я тоже рад тебя видеть, - улыбнулся Натаниэль. Из-за шрама улыбка получилась несколько… кривоватой.
Я сменил свой облик на привычный: сказать по правде, лицо Птолемея куда лучше подходило для иронии, чем бесформенные огненные вихри. Мальчик-египтянин сел в центре пентакля и выжидательно уставился на волшебника.
- Эта причёска идёт тебе большее, - сообщил я.
Он машинально коснулся пальцами остриженных прядей – в тёмных волосах была отчётливо видна седина. Интересно, сколько лет прошло? Видимо, около десяти, значит, ему должно быть под тридцать. Не знаю наверняка, но, кажется, в тридцать лет человеку седеть рановато. Впрочем, не то, чтобы меня это хоть как-то волновало.
- Спасибо, - ответил Натаниэль.
Мы смотрели друг на друга: я ждал приказа, а его глаза светились каким-то идиотским, щенячьим восторгом, словно я был его другом, по которому он успел изрядно истосковаться. Всегда знал, что смерть – отличная панацея от слабоумия. Нет, Натаниэль, конечно, не умер – или это был крайне удачный фантом, в чём я глубоко сомневался. [Примечание: Большая часть фантомов держат форму в каком-то одном месте. Например, однажды я видел потрясающего фантома Наполеона, вот только сквозь его ноги можно было рассмотреть противоположную стену].
- Ну. – Я не выдержал первым. – И чем скромный джинн может служить мистеру Мэндрейку?
- Ничем. – Он снова улыбнулся. Это начинало нервировать. – Джон Мэндрейк мёртв уже десять лет. Я Натаниэль. И я больше не волшебник.
- А, ну да. – Я совершенно не демонстративно оглядел пентакль и чаши с благовониями. Натаниэль махнул рукой, едва не выронив трость. Вот это было уже ближе к родному неуклюжему Натти – до такой степени, что не могло меня не порадовать.
- Я просто соскучился, - беспомощно проговорил он. – Очень много дел нужно было уладить… ну, после того, как я вышел из комы. Я, Китти и Якоб уехали из Лондона. Это Прага, Бартимеус, неужели не узнаёшь?
- О! – согласился я. – Разумеется! Очень знакомая темнота за окном.
Натаниэль, казалось, смутился.
- Я очень рад, что с тобой всё в порядке, - наконец, сказал он. – Тебя никто не вызывал?
- Нет. – Мне хотелось добавить какую-нибудь колкость, но блестящий ум отказал мне впервые за пять тысяч лет. Натаниэль гнусно этим воспользовался и продолжил:
- Это хорошо.
Да, это хорошо. Я бы с ума сошёл, выбирая между обликом Птолемея и обликом треклятого мальчишки-карьериста, решившего в один прекрасный день спасти мир.
- Натаниэль, - начал я. – Убери с физиономии щенячье выражение. Тебе не идёт.
Целый, не перебитый шрамом уголок его губы дрогнул.
- Ладно. Береги себя, Бартимеус. – Судя по выражению лица, Натаниэль собрался читать Отсылание. Я вскочил на ноги и взмахнул рукой.
- Эй, постой минутку! А как же задание? Пробраться в апартаменты какого-нибудь волшебника пятнадцатого ранга и стащить у него какой-нибудь посох с парочкой маридов внутри? Подразнить фолиотов в облике лягушки? Хотя бы украсть у жены министра нижнее бельё?
Натаниэль замолк, вздохнул и удобнее перехватил трость.
- Я же сказал тебе, Бартимеус, что просто соскучился. Больше никакой магии, никаких посохов, никаких министров, слышишь?
Могу себе представить, каким озадаченным стало лицо Птолемея.
- Я передам от тебя привет Китти, - сказал Натаниэль. – Прощай, Бартимеус.
- Минуточку! – заорал я. Он поднял бровь. – Минуточку. Китти совершенно не виновата, что связалась с тобой. Я хочу сам передать ей привет.
Тёмные глаза Натаниэля зажглись пониманием. Он улыбнулся.
- Да?
- Да-да, - недовольно подтвердил я. – В другой раз, конечно.
- О. – Честно говоря, я начинал привыкать к этой его кривой улыбке. – Разумеется. В другой раз.

______________________________________

Текст 2. (Kami Shiroi)

1096 слов

Натаниэль.

– И зачем бы мне это делать? – недовольно спросил Джон Мэндрейк, великий волшебник, повелитель легионов джиннов, герой нации и простой скромный премьер-министр, самый молодой за всю историю Великобритании.
В этом году ему исполнилось всего двадцать семь.
– Натаниэль, ты брюзга! – отозвалась из другого угла кабинета его давний друг и боевой товарищ, а также лидер радикальной левой партии Кэтрин Джонс. Она стояла у книжного шкафа и внимательно изучала какой-то фолиант, быстро и небрежно перелистывая бумажные страницы. Женщина обернулась, ненадолго отвлекшись от чтения, – В конце концов, он столько раз тебе помогал! Зачем держать его в неведении? Ведь Бартимеус наверняка считает тебя мертвым.
– Тем вернее мое настоящее имя останется тайной, – прагматично заключил Натаниэль. Он поудобнее устроился в огромном кресле, которое осталось после Деверокса, сложил руки домиком. – Мертвецу оно ни к чему.
– Ты невозможен! – женщина сунула книгу на первую попавшуюся полку, краем глаза заметив, как дернулось веко хозяина кабинета – премьер терпеть не мог беспорядка, и посему в Главном Управлении царила практически стерильная чистота. Китти села в кресло напротив. – Ты зануда, циник, прагматик, бесчувственный чурбан и…
– Совершенно не понимаю, отчего все перечисленные тобой эпитеты имеют отрицательный подтекст. Я, напротив, считаю их своими несомненными достоинствами.
Она вздохнула.
– Сама подумай, – ринулся Натаниэль в наступление,– Бартимеус никогда не демонстрировал своего удовольствия от моего общества. В конце концов, единственный человек, о котором он отзывался хорошо (в своем духе, естественно) был Птолемей. А я лично сомневаюсь в адекватности этого человека. Подумать только, довериться джинну, не заключая с ним договора! – он пренебрежительно фыркнул. Да уж, кто-кто, а Джон Мэндрейк легкомыслием не отличался. – И потом, стоит ли его вызывать, если я точно знаю, что услышу от него?
– Что же?
Мужчина немного помолчал, потом выпрямился, сощурился презрительно и возмущенным тоном высказал:
– Ты? Опять?! – потом прикрыл глаза и с гадливой улыбочкой продолжил: – Не, мне надо было почаще наведываться в мир людей, определенно.
Кэтрин прыснула со смеху, закрыла лицо руками, утирая навернувшиеся слезы.
– Как же хорошо вы друг друга знаете, Нат.
– К сожалению, – недовольно подтвердил ее слова Натаниэль.

Бартимеус.

Время в Ином Месте течет не так, как в мире людей. Я парил в теплых потоках энергии, подставляя под приятное покалывание то один, то другой бока (вы ведь понимаете, что подставлял бока я чисто метафорически, так как в том времени и в том месте физической формы не имел вообще). Меня уже давно не вызывали в бренный мир, я был силен и свободен и, пожалуй, мог бы и горы свернуть, и перевернуть целый мир даже без точки опоры. Услышав такое, Птолемей бы тут же захотел посмотреть, ни разу не усомнившись во мне и моих силах. А вот Натаниэль бы скептически поджал губы и приказал не маяться дурью.
Я резко замер и камнем пошел вниз, перестав двигаться.
С чего вдруг мне вспоминать этого человечка? Да еще наряду с лучшим из людей?
Ну, это если не принимать во внимание тот факт, что Натаниэль не стал убивать нас обоих в той памятной битве, ограничившись только собой. Что с его стороны было в высшей степени мудро. И вообще, если быть до конца честным, он все-таки был не самым худшим волшебником. Были в нем некоторые хорошие качества, которые он, впрочем, преотлично скрывал.
Я встрепенулся всей сущностью и снова воспарил, поймав сильный восходящий поток.
Натаниэль… против своей воли я стал думать о нем. Эгоистичный и самоуверенный сопляк, способный замучить джинна вроде меня до беспамятства своими мелкими поручениями и придирками. Хотя я и хотел избавиться от него, следует признать, что у мальчишки было великое будущее: его ума и потенциала с лихвой бы хватил о переплюнуть Глэдстоуна. Ведь не просто так он сумел активировать его посох парой самодельных заклятий.
Увлеченный своими размышлениями (я в курсе, как у людей принято: о мертвых либо хорошо, либо ничего), я свободно парил, отдавшись на волю сущности иного места и пропустил тот момент, когда меня сковало заклятье вызова. И вообще, на моем месте его любой бы не заметил. Оно было мягким и вкрадчивым, дружелюбным и абсолютным. Когда я осознал свое положение, ленты слов спеленали меня как младенца и бережно потащили вверх.
По правде говоря, я даже немного растерялся. В первый раз я сталкивался со столь искусным вызовом.
Переход сквозь мембрану, разделяющую миры, прежде такой болезненный и остро воспринимаемый, я ощутил только потому, что ожидал его. И эта легкость, с которой я проявился в мире людей, изумила меня настолько, что я совершенно забыл воплотиться во что-нибудь внушительное и пребывал в старом, давно, казалось бы, забытом облике.
Волшебник сидел напротив меня в большом старомодном кресле, вокруг которого был выписан затейливый магический круг. Его бледное лицо с запавшими глазами я бы узнал из миллиона, несмотря на бесформенные розовые пятна ожогов и несколько старых шрамов, перечеркнувшие рот и нос. Руки, лежавшие на коленях, тоже были в шрамах, и я буквально впился в них взглядом, продолжая воображаемые тонкие линии под рукава отлично пошитого пиджака. Множество тонких старых шрамов от стекла и железа. Это вам не гарь и Черная Молотилка. Это огонь, кровь и страх. Я видел уже такое. И знаю, о чем говорю.
– Не знал, что ты выжил.
Краешек губ дергается в непонятной гримасе.
– Я сам не всегда в это верю.
Он молча смотрит на меня. По сравнению с тем мальчишкой, которого я знал, у него совершенно новый, пока еще не совсем понятный мне взгляд. Он вселяет в меня неуверенность, и, чтобы избежать этого чувства, я оглядываюсь по сторонам.
Определенно, за эти годы Натаниэль поднялся еще выше.
– И кто ты теперь? – спрашиваю я, с особым вниманием разглядывая высокие шкафы с книгами, узорчатую лепнину на потолке и плотных гладкие шторы на высоких окнах. – Премьер-министр? – краем глаза замечаю кривую улыбку на его губах – угадал, значит. – А где же тогда твоя охрана? Помнится, и Деверокс, и Глэдстоун даже по нужде ходили в сопровождении парочки афритов.
– Я их отпустил. – Воспользовавшись моим замешательством, он берет в руки трость, до того прислоненную к подлокотнику, и, с видимым трудом потянувшись, аккуратно проводит идеально ровную линию от моего круга к своему. Открыв мне путь и сняв свою защиту, Натаниэль криво улыбается: – Мне не нужна защита, если я вызываю тебя, Бартимеус.
Он протягивает руку новым, незнакомым мне властным жестом, и я, как зачарованный – хотя все преграды, все цепи сняты, – тянусь к нему. Это невероятно, но это непреложная истина: меня, Бартимеуса, Сакар-аль-Джинни, Н’горсо Могучего, Серебряного Пернатого Змея, - меня! - одним движением руки приручил какой-то мальчишка!
Я делаю шаг прочь из магического круга, по собственной воле и впервые с разрешения вызвавшего меня. Чувствуя себя, ни много ни мало, участником некоего сакрального таинства. Двигаясь в этом таинственном ритме, я опускаюсь на колени рядом с его креслом и вкладываю руки в его, шершавые, исчерченные шрамами ладони.
– Слушаю и повинуюсь, мой господин.