#2

[Ptolemaeus]

Название: Дурацкое имя
Автор:  [Рыж]
Бета:  Одино44ка
Размер: миди, 5231 слов
Персонажи: Бартимеус, ОМП, Китти Джонс
Категория: джен
Жанр: флафф, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: один из возможных вариантов пост-канона
Примечание: POV Бартимеуса, а так же первый фик Рыжа в этом фандоме)

****
К этому фику  Venrael нарисовала чудесную иллюстрацию =)


****

В мою сущность вонзились знакомые крюки вызова, мучительно выдергивающие меня наверх. Как обычно, я отчаянно упирался, хоть и отлично понимал, что убежать уже не получится. Но стоит отметить, что узы были слабоваты: тоненькие, звенящие от напряжения, и тащили они без присущей зловредным волшебникам жадности. Так что на этот раз мои попытки вырваться были почти что не лишены смысла.
Так или иначе, в какой-то момент умиротворяющее тепло Иного Места дрогнуло и расступилось, и моя наколотая на шипы уз сущность оказалась абсолютно беспомощна. Многолетний опыт заставил меня оставить свои попытки вырваться и покориться судьбе.
Давненько меня не вызывали. То есть на самом деле в любое другое столетие я бы сказал, что меня только недавно отпустил предыдущий хозяин! Но после того, как я связался с одним упорным наглым мальчишкой, мне пришлось пересмотреть свои взгляды на частые вызовы.

Неуверенность моего нового хозяина (или хозяйки) невыносимо медленно протащила меня вверх, сквозь четыре стихии, и, кажется, это был самый долгий и скучный мой подъем. Наконец [Прим.: Чувствуете, насколько я был утомлен этим подъемом, если даже свое появление в отвратительно-материальном мире волшебников произнес со словом «Наконец»!? Прямо скажу, резкая дергающая боль от нетерпеливых хозяев немногим хуже медлительной монотонности, с которой моя сущность болталась на крюках уз.] меня выбросило в пентакль, и я моментально материализовался вонючим столпом дыма, давая себе время прийти в себя и выбрать достойную месть для тормоза с замашками садиста в соседнем круге.
В моей голове сотни образов сменяли друг друга, один ужаснее предыдущего. А потом я смог разглядеть своего нового хозяина, и дым как-то сам собой развеялся. В пентакле напротив стоял бледный, как дохлая моль, мальчишка лет десяти.
На мальчишке была здоровая, растянутая черная толстовка с очень схематичным изображением летучей мыши. Толстовка была слишком ему велика, но при этом явно дорога. Судя по заношенности, мальчишка даже спал в ней.
Во всем остальном парень ничем не выделялся: ни бледной физиономией, ни черными, немного вьющимися волосами, ни выпученными от ужаса темными глазами. Он был тощ, как уже упомянутая усопшая моль, а также явно не умел нормально расправляться со шнурками своих кед.
Это обстоятельство [Прим.: Не поймите меня неправильно, в этом юнце на тот момент меня раздражало абсолютно все. Но когда тебя – достопочтенного джинна, который беседовал с самим Соломоном, а также умудрился спасти Лондон от ужасной катастрофы – вызывает слюнявый мелкий выродок, который не в состоянии даже нормально завязать бантики на своих кедах, это несколько бьет по самолюбию. Натаниэль, пусть он и был похожим сопляком, когда впервые вызвал меня, хотя бы старался выглядеть важно и аккуратно рядом с моим величием!] заставило меня вспыхнуть в прямом смысле этого слова.
С гудением и треском рыжее пламя взвилось вверх, врезаясь в потолок и тут же расползаясь по нему, а потом по стенам просторной квадратной комнаты. Сам я, стоявший в центре этого бушующего пламени в виде дьявола [Прим.: Ну, знаете, самый скучный вариант этого облика: багровое тело, здоровые козлиные ноги, кожистые крылья за спиной, гипертрофированные гениталии, острые рога на голове и костяной трезубец в когтистой лапище. Я уже давно заметил, что эти стереотипы, хоть и абсолютно безвкусны, но на людишек действуют исправно.] с яростью воззрился на позеленевшего от ужаса ребенка и звенящим от злости голосом пробасил со всех сторон:
– ЖАЛКАЯ НИЗШАЯ ВОШЬ – ГОТОВЬСЯ К БОЛИ, ПОТОМУ ЧТО ТЕПЕРЬ БОЛЬ БУДЕТ С ТОБОЙ ВЕЧНО! КАК ПОСМЕЛ ТЫ ВЫЗВАТЬ ИЗ ГЛУБИН ИНОГО МЕСТА НЕЧТО СТОЛЬ УЖАСНОЕ, КАК Я?! – не переставая изрыгать на мальчишку некоторую часть [Прим.: Малую. Если бы я высказал ему все свои претензии, он бы залил соседей снизу.] своего недовольства, я попутно огляделся. Как я уже заметил, комната была просторной и квадратной. Одну стену, как водится, занимала дверь, противоположную – большое окно. Рядом с окном стояла небольшая, неряшливо заправленная кровать, из-под всклоченного одеяла которой выглядывал рукав синей пижамы, засыпанной желтыми звездами и ракетами. С другой стороны окна стоял светлый стол, хотя он более походил на гору мусора, по каким-то причинам возведенную на ножки. Стена возле двери была сплошь уставлена шкафами и полками. И, скажу честно, там тоже особой аккуратностью даже и не пахло. Да-а, парнишка был самым настоящим неряхой, Натаниэля от одного вида такой комнаты волшебника наверняка тут же удар хватил бы! Кстати, о волшебниках…
Дьявол снова сконцентрировал все свое лютое внимание на жалко всхлипывающей персоне, не умеющей завязывать шнурки. В данный момент мальчишка был занят тем, что сходил с ума от ужаса, распространяемого мной, и это меня вполне устраивало. Видимо, он совсем новичок, раз его удалось так напугать подобными спецэффектами.
Я еще раз осмотрел свой пентакль. Пол в этой комнате был выложен старыми, ссохшимися дощечками паркета, они выцвели от времени и выглядели болезненно угнетающими. То тут, то там между дощечками проглядывали крупные бреши, заполненные жутким количеством пыли. В общем, этот пол был абсолютно, совершенно, без вариантов не приспособлен для качественного изображения пентакля! Но вот беда, мальчишка оказался сообразителен и откуда-то приволок в комнату здоровую гладкую доску. Судя по размерам, доска могла раньше служить дверцей шкафа или столешницей обеденного стола. Именно на ней и были нарисованы оба пентакля. Ровненько и безупречно. Ни тебе бреши, ни щелочки – ничего такого, через что я мог пролезть и устроить мальчишке настоящую головомойку.
Заклинание тоже, на удивление, было произнесено правильно. Как-то не вязалось все это с внешним видом мальчишки. Ох, и способная же нынче молодежь пошла. [Прим.: Это было сказано без почтения, если что. Сей факт меня абсолютно не радует.]
Тем временем, мальчишка, кажется, понемногу начал приходить в себя. По крайней мере, голос у него прорезался.
– О, господи, нет!!!
– ДА, МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕЧЕК, ДА! НЕ ЖДИ ПОЩАДЫ, ТЫ ЕЕ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ!
– Нет-нет, п-пожалуйста, сэр, только не шкаф!!! – в ужасе проорал мальчишка, вцепившись в свои черные кудряшки и не сводя выпученных от страха глаз со своей мебели.
Дьявол, приготовившийся уже и дальше ввергать ребенка в пучину отчаяния, от такого заявления поперхнулся дымом и озадаченно обернулся. Его адское пламя уже сползло с потолка и теперь трещало на лакированных дверцах шкафов. Сказать по правде, я был в некоторой степени растерян. Как бы это сказать… я ждал от мальчишки отчаянных криков и стонов, и мольбы о пощаде, или вообще, что мальчишка в ужасе сорвется с места и сиганет в свое здоровое окно. [Прим.: В свое оправдание хочу сказать, что парнишка бы точно спасся, зацепившись за ветки растущего за окном бука своими развязанными шнурками!]
Кроме того… как он назвал меня, честного джинна? «Сэр»?
Нет, кто-то должен объяснить этому ребенку, что тут происходит!
– Ты настолько глуп, что посмел потревожить мой покой и вызвал сюда. И сейчас ты взываешь, чтобы я не трогал твои портки? Малыш, дай-ка я подскажу, как тебе нужно себя вести, когда в твоей комнате находится сильнейший демон другого мира: ты должен рухнуть и начать бездумно кататься по полу, рыдая и моля о пощаде. Все понял? Можешь не благодарить, совет абсолютно бескорыстный. Давай, начинай и не стесняйся – я такое вижу каждый раз, когда меня призывают!
Мальчишка, хоть и выглядел по-прежнему так, словно вот-вот грохнется в обморок от ужаса, остался стоять на месте, не сводя глаз со своего ненаглядного шкафа.
– Меня Мэри убьет! Там лежит ее перчатка и мяч, а на нем автограф… пожалуйста, хватит сжигать мой шкаф!
У дьявола совсем не устрашающим образом отвалилась челюсть. [Прим.: Не в том смысле, что его челюсть неожиданно взяла и, отделившись от лица, грохнулась на пол. Можете считать это грубой метафорой моего распахнутого от глубокого потрясения рта.]
Сначала я узнаю, что меня так некультяписто вытащил из глубин Иного Места какой-то сопливый мальчишка, неспособный даже с собственными шнурками управляться. А теперь этот сопливый мальчишка с наглостью заявляет прямо в лицо ужасному дьяволу, что какая-то Мэри пугает его куда больше всего остального!
Взревев, Дьявол превратился в пламя и, вспыхнув, огненным водоворотом затянулся в маленький огонек в центре своего пентакля. Надрывно сопящий мальчишка, хлопая глазами, оглядел свою нетронутую пламенем комнату и вздохнул с облегчением.
– Вы тут? – проблеял мальчишка, опускаясь на колени в своем круге и, щурясь, внимательно вгляделся в мой трепещущий с негодованием огонек. Огонек ничего не ответил, только стрельнул в сторону мальчишки маленькой искоркой.
Я уже понял, что не стоит тратить силы на спецэффекты и создание новых пугающих личин, особого толка от них не будет. И продолжил изучать мальчишку.
У мальчишки было острое, узкое лицо, худое и болезненное. Да и вообще он выглядел довольно удручающе, будто не питался нормально несколько недель. Но, несмотря на это, у него были довольно яркие и живые черты лица. Большой рот сейчас был вопросительно распахнут, в круглых блестящих глазах читался интерес. А брови черными стрелками то недоверчиво взлетали, теряясь в темной шевелюре, то по-всякому изгибались, когда мой огонек принимался трепетать в оскорбительном танце игнора.
В общем-то, если не считать излишнюю худобу и нездоровый цвет лица, мальчишка был обыкновенным ребенком, не лишенным какой-то доли симпатичности, [Прим.: Я был настолько оскорблен этим выродком, что на более лояльный комплимент был не способен.] хоть и являлся средоточием всех моих бед на данную минуту.
– Эй, слышите? Вы что – обиделись?
Огонек негодующе замерцал, старательно выделяя клубы особо вонючего черного дыма, так что мальчишка мгновенно расчихался, а потом и вовсе закашлялся, не переставая тереть заполненные слезами глаза.
[Прим.: Ну конечно, я не обиделся! У меня за спиной пять тысяч лет опыта. Меня отправляли на передовую, заставляли строить дворцы, меня мучили Раскаленными Иглами и множеством других проклятий. Я уже молчу, сколько всего я в свое время наслушался от Натаниэля. С чего бы мне – высшему, умнейшему существу – опускаться до уровня этого человеческого детеныша и обижаться на глупые слова, даже если я очень старался?!]
– Кха-кха!.. Бартимеус… прекратите! – захлебываясь кашлем, простонал мальчишка, лихорадочно закрывая длинным рукавом толстовки лицо. Он нервно зашелестел страницами своей книги с заклинаниями, а потом продолжил: – Ну пожалуйста!
Со времен Птолемея я могу припомнить лишь пару-тройку хозяев, способных выдавить из себя это слово. Волшебники вообще не умеют просить, они умеют только приказывать и пронзать нашу порабощенную сущность своими заклинаниями. Поэтому я решил на время пощадить нежный нос чихающего мальчишки [Прим.: Да и шелест страниц книги с заклинаниями не сулил мне ничего приятного. Парнишка явно подыскивал подходящий вариант, чтобы уколоть меня побольнее.] и прекратил так активно дымить, оставив лишь тоненькую струйку вони. Чтобы не расслаблялся.
Кажется, парнишка не оценил моего благосклонного поведения: смена гари дыма на невыносимую вонь мало его порадовала.
– О, господи, это хуже местной свалки! – простонал парень, обе руки прижимая к позеленевшему лицу. От этих слов огонек запылал ярче и веселее. Не сказать, чтобы я был сильным спецом в области вони, все-таки я считал этот прием недостаточно элегантным, но люди были так устроены, что органы чувств работали у них слаженнее мозга. К тому же мальчишка корчил такие презанятные рожи, что я просто не мог отказать себе в удовольствии!
Я еще раз огляделся. Комната мальчишки была как на ладони, как незакрытая книга – горе-волшебник даже не потрудился побеспокоиться о своей безопасности. Прикрыть письменный стол, например. Если мне удастся подобраться к столу ближе [Прим.: И дело тут не в моем зрении: я отлично видел, например, картину в дешевой рамке на дальней стене противоположного дома. Просто на столе было столько хлама, что невозможно было из общей кучи вычленить что-то одно. Тут нужно действовать по старинке: нагло порыться.], возможно, я смогу узнать имя этого малолетнего вызывателя.
Тут мой взгляд, снова скользнувший по кривившемуся от вони мальчишке, зацепился за книжку, которую тот до этого судорожно листал.
Странная книга заклинаний. Скорее даже – толстая тетрадь. Но странно то, что тетрадь эта показалась мне смутно знакомой. Хотя за столько лет пребывания на Земле я повидал так много всевозможных книг заклинаний, что чувство дежа вю вполне объяснимо.
Ладно, хоть это и очень занятно, но хотелось бы выяснить, наконец, зачем меня вызвали. Я немного уменьшил вонь, не убирая ее вообще, ровно настолько, чтобы пацан мог отвлечься от своего нытья и произнести свой приказ. В конце концов, вернуть её всегда можно.
– Что тебе нужно от меня? – громыхнул мой голос.
– Фуух… в-вы точно Бартимеус? – Мальчишка говорил в нос, стараясь не дышать, и все не переставал заглядывать в свою тетрадку.
– Слушай, парень, давай без дурацких вопросов? Ты вызывал Бартимеуса, верно? Кто еще мог оказаться в моем пентакле после призыва, ну? Давай перейдем сразу к делу: что мне нужно сделать, чтобы ты отпустил меня обратно? Украсть у могущественного волшебника, насолившего тебе, не менее могущественный амулет? Сделать популярным у девчонок, показать динозавра, съесть назойливую учительницу, поставить сопернику коварную подножку? О, я придумал, не хочешь попросить меня научить завязывать шнурки? Я знал немало волшебников, которые сильно пожалели, что в свое время так и не научились это делать. [Прим.: Точнее, одного такого… Это был очень талантливый волшебник, но при этом необычайно рассеянный малый. Пару раз я спасал его из горящего дома, потому что он забывал тушить сигару и оставлял ее прямо на диване. За ним нужен был глаз да глаз, и я ни на секунду не мог передохнуть. Освободил он меня достаточно скоро, за что спасибо как раз его развязанным шнуркам и крутой лестнице, с которой он так трагично навернулся.] Ну же, не тяни, я хочу поскорее расправиться с этим делом и уйти, ясно?
Глаза мальчишки возбужденно заблестели. Ага, неужели в своем перечислении я ткнул пальцем в правильный ответ? Надеюсь, речь пойдет не об амулетах…
– Вы можете показать динозавра?! – с восторгом выпалил парнишка. Я снова почувствовал, как моя устойчивость к человеческой глупости начинает подрагивать от превышения её уровня. Этот мальчишка либо непроходимо туп, либо непроходимо хитер, раз смог уже дважды повергнуть меня в шок. Благо, что озадаченность огонька менее бросается в глаза, чем распахнутый рот изумленного Дьявола.
– Эм… технически – почему бы и нет? Правда, раз ты так сильно печешься о сохранности своей комнаты, нам стоит выйти куда-нибудь, где я не смогу проломить пол и потолок, но в принципе… ну что? Тогда заключаем контракт? Я показываю тебе динозавра – и ты отпускаешь меня?
– Что?.. Ой, нет, погодите! – мальчишка затряс головой, хотя, кажется, был в шаге от того, чтобы потребовать своего динозавра. Огонек разочарованно затрепыхал: слабая надежда на то, что мне удастся легко отделаться от своего дурного хозяина простейшим фокусом со сменой облика, рухнула, и это было печально. [Прим.: Не стоит думать, что старина Бартимеус стал наивным глупцом. Все мы, дети Иного Места, будучи жалкими бесами или могучими маридами (хотя там больше пафоса, чем могущества), появляясь в зловредном пентакле волшебника, опутанные узами, до последнего лелеем скромную надежду если не на фатальную ошибку нашего хозяина, то на легкое и быстрое задание. Например, один алхимик из нынешней Германии некоторое время довольно-таки часто вызывал меня только для того, чтобы я превратился в мерзкого болотного монстра и до икоты пугал во сне его тещу. Понятия не имею, зачем для такого жалкого дела ему требовалось вызывать именно меня, почтенного джинна высокого уровня, а не какого-нибудь мелкого фолиота, но это было лучше, чем опасная вылазка с целью погубить одного мощного волшебника для наживы другого. А также это показывало, насколько доброкачественно я выполнял свои поручения.]
Мальчик тем временем задумчиво теребил длинный рукав своей толстовки.
– Динозавр – это, конечно, очень здорово… А вы в любого можете превратиться?
– Ты сомневаешься в моей мощи? – Огонек гневно раздулся. Теперь это был небольшой костерок. Я всерьез задумался о возобновлении вони.
– Нет, конечно! – с жаром отозвался мальчик. [Прим.: Ладно, к чему эта плебейская вонь – я же не мулер какой, а высокоразумное существо!] – Я вас еле вызвал… я даже не ужинал вчера, так долго рисовал эту картинку!
Если бы мое пламя имело брови, эти брови сейчас бы очень красноречиво изогнулись. Картинку? Он серьезно? Да этот парень настоящий простак! В глаза снова бросились развязанные шнурки, и меня опять взволновал вопрос, как ребенок, называющий пентакль для вызова духа «картинкой», умудрился все сделать правильно?
– Так что я не сомневаюсь в вас. Ба мне много о вас рассказывала, и я ей верю, – авторитетно заявил мальчишка, удобнее усаживаясь в пентакле. Своей позой со скрещенными ногами и спокойным, непосредственным интересом на живой физиономии он мне чрезвычайно сильно напомнил Птолемея. Это настолько заворожило меня, что я не сразу уловил смысл слов мальчишки. Ба? Что еще за «ба»?
– Это она рассказала, как вызвать меня? – уточнил я.
– Не-а. Ба никогда мне не рассказывала, как вызвать вас. Она говорила просто о вас. Это я сам, по книжке… – Мальчик смущенно указал на свою тетрадку. Где же я уже видел эту толстую, переплетенную в простую темно-синюю кожу тетрадь? – Я нашел эту книжку у бабули и сразу увидел в ней ваше имя.
– Твоя бабуля знает меня? – Если честно, мальчишке нужно отдать должное – он все не переставал меня удивлять. Значит, моему появлению в этом мире поспособствовала какая-то не в меру болтливая дама, которая вела про меня подробные записи в своем дневнике? Это ж кому я так умудрился в душу запасть, чтобы делать меня героем ночных сказок своему кудрявому внучку?
– Да! И вы тоже должны ее помнить, бабуля говорит, что вы точно должны ее помнить. Ее зовут…
Как только прозвучало слово «зовут», я уже знал, что за этим последует. Моментально живые, подвижные черты бледной мальчишеской физиономии мне показались смутно знакомыми: его лицо обладало столь же активной мимикой, что и у нее. Те же яркие темные брови, блестящие глаза, почти черные волосы…
Но все равно прозвучавшее в комнате имя «Кэтлин Джонс» меня немало поразило.
Мой огонек затрепетал, свернулся в совсем маленькую искорку, а через секунду я уже сидел в пентакле в образе мальчишки, старательно копируя позу своего хозяина.
Признаться, какое-то время после нашей последней с Натаниэлем битвы я ожидал, что Китти призовет меня, хотя бы затем, чтобы просто поговорить. И вот теперь я сижу в круге, начертанном ее внуком. Это сколько же лет прошло?
– Китти? – проговорил я. Мальчишка восторженно закивал, кажется, жутко восхищенный моим ловким трюком с превращением в угрюмого подростка.
– Да! Китти – ее так дед иногда называл, как котеночка…
– Хм… и какой сейчас год? Мы же не в Лондоне? – я завертел головой. Судя по криво прибитому к стене календарю и словам мальчишки, со дня битвы за Лондон прошло всего тринадцать лет. Что-то тут не складывалось. [Прим.: Я, конечно, мало что понимаю в человеческом быте, но за тринадцать лет, кажется, вряд ли получится обзавестись десятилетним на вид внуком? Хотя я не отрицаю того, что эта сфера жизни людей меня всегда волновала в меньшей степени. Ну ладно, люди меня вообще не волновали.]
– Значит, Китти твоя бабуля?
– Точно, сэр! Вы вспомнили ее?
– Такое не забывается, – буркнул я, почесав скулу. – И… где твои родители? Ну, в смысле, папа с мамой?
– Оу… они давно погибли, я никогда их не знал. Меня всегда воспитывала бабуля, – мальчик виновато улыбнулся, будто отсутствие у него родителей являлось чем-то, что могло расстроить меня. Я призадумался. Передо мной сидел внук Китти, той самой Китти, которая тринадцать лет назад оказалась настолько дурочкой, что отважилась повторить трюк Птолемея. [Прим.: Думаю, Птолемей был бы очень рад, если бы узнал об этом. Этот чудак наивно полагал, что подобное способно меня особенно растрогать.]
Судя по всему, Китти неплохо устроилась. Видимо, последствия ее пребывания в Ином Месте оказались не настолько фатальными, как для Птолемея. К несчастью, у Птолемея не было врожденной защиты от магии. А у меня не было сил его уберечь.
– И… как поживает Китти? – помолчав, спросил я. Этот разговор был достаточно странным. Мальчик поскреб в затылке, удрученно уставившись в пол.
– На самом деле плохо, – вздохнул мальчик. И так понятно было, что плохо: выражение его лица говорило само за себя. Мне стало неуютно. Все-таки Китти действительно оставила немалый след в моей душе.
– Она всегда очень болела, – заговорил мальчик. – Часто уставала и утомлялась. Говорит, что я своей болезненностью пошел в нее. А в последний год ей стало еще хуже. Ее уже два раза забирали в больницу. И сейчас она тоже в больнице.
Мальчик выглядел подавленным и одиноким, сильно сгорбив плечи и отчаянно сцепив руки.
– Она тает прямо на глазах!.. И с каждым днем она все слабее и слабее, – мальчик упрямо сдвинул брови, сверкая глазами. – Врачи говорят, что на этот раз она не вернется из больницы. Организм исчерпал себя и угасает… я даже не знаю, что с ней творится, она просто умирает, каждый день по чуть-чуть…
– Я понял, – мягко подал я голос, освобождая мальчишку от необходимости описывать мне все это. Я отлично знал все эти симптомы, в моих руках таким образом каждый день по чуть-чуть умирал Птолемей.
Мне было жалко парня. Скорее всего, Китти не пожелала рассказать внуку, чем привлекла к себе смерть. Значит, и мне не стоит. Но необходимо было прояснить один момент:
– Послушай, это все действительно странно. Китти и я, правда, были неплохими товарищами в прошлом, уж поверь, от меня это очень лестное слово для человека. Я ее уважаю и дорожу памятью о ней. Но мне нужно знать, зачем ты вызвал меня?
Мальчик глубоко вздохнул, часто моргая.
– Я подумал. Если ба действительно… умирает, возможно, ей было бы приятно увидеться с вами, Бартимеус. – Сосредоточенно и глухо выговорил мальчишка. Он смотрелся абсолютно несчастным, но при этом чрезвычайно уверенным в себе. Кровь Китти и ее воспитание все-таки перекрывали общую неряшливость и глупость этого тощего детеныша.
– Это приказ? – деловито уточнил я, точно так же, как и мой хозяин, высоко и решительно вскидывая голову, носом к потолку. Мальчишка несколько растерялся.
– А сами вы… не хотите?
Ладно, я сдаюсь. Этот мальчишка просто самородок невинности. Хуже Птолемея. Не знал, что такое возможно. Хорошо, что у него не завалялось под боком пары-тройки родственничков, имеющих виды на его место под солнцем.
– Чего вы смеетесь? – надулся парнишка. Я отмахнулся.
– Хочу. Значит, мы обойдемся без приказов? И после встречи с Китти ты меня сразу отпустишь? – Как бы сильно мне ни нравился этот малец, следовало сразу объясниться. Слишком яркими были еще воспоминания о моих последних мучениях после долгого заточения в этом мире. А предлагать этому ребенку иной вариант моего нахождения здесь я не решился.
Мальчишка радостно вскочил на ноги, победоносно вскинув руки вверх.
– Отлично, Бартимеус! Тогда сейчас мы пойдем к бабуле в больницу – мы как раз успеваем! Вот она порадуется!.. И, конечно, я вас сразу отпущу! Только насчет приказа…

Вот оно. Ни один вызыватель духов, даже если он не волшебник и не умеет завязывать шнурки, не может обойтись без корыстного желания. Я заинтересованно прищурился.
– Ну и?
– Эм… вы говорили что-то про динозавров… А в птеродактиля сможете?
Я усмехнулся и тоже поднялся на ноги. И тут я вспомнил одну важную вещь. За всем этим разговором необходимость срочно искать лазейку, чтобы добраться до мальчишки, отпала. Мне не нужно было заговаривать его и пытаться погубить. Но вдруг захотелось увидеть, чего стоят рассказы Китти обо мне.
– Кстати, парень. Как-то несправедливо выходит, верно? Ты мое имя знаешь, а я твое…
Мальчишка побелел и тут же пошел неровными розовыми пятнами. Как выяснилось через секунду, я жутко его смутил.
– Черт! Я совсем забыл! – взвыл он, виновато потупившись. – Извините… Меня зовут…

***

– Ты серьезно?! Как тебе только в голову пришло дать пацану такое имя?!
Китти слабо улыбнулась. Вялые морщины в уголках ее губ подсказали мне это.
Как и говорил ее внук, она буквально таяла. На небольшой больничной койке лежала сухонькая, тоненькая тень былой бойкой Китти. Той, кто без страха мог запустить руку в рот боевому голему ради спасения одной вшивой душонки. Той, кто смог шагнуть за порог человеческой возможности. Она выглядела измученной: морщинистое лицо с блеклыми изнеможенными глазами, дыхание тяжело свистело у ее носа.
Я бережно положил свою молодую загорелую руку на ее сморщенную маленькую кисть и аккуратно сжал. Несмотря на угасающую жизнь в ее глазах, я все еще мог разглядеть хорошо знакомую мне ауру, окружающую Китти. Я все еще видел перед собой очень сильную и славную девочку.
– Нет, правда, хуже этого имени тяжело придумать что-то еще. Его в школе не дразнят? Странно, я бы дразнил. Это какая-то особая людская сентиментальность? Какое горе, быть такими…
– Бартимеус, не тараторь, – тихо попросила Китти. Как только мы с мальчишкой с ветерком [Прим.: Птеродактиль, конечно, не сверхзвуковой лайнер, но, судя по воплям мальчишки с моей спины и разбегающейся в ужасе толпе под нами, этот полет вполне можно было обозначить как «с ветерком».] прибыли в больницу и нашли палату Китти, я довольно ловко отправил своего хозяина за соком и кофе. Удачно подслушал на входе в отделение, как один врач жаловался медсестре на то, что из всех кофейных автоматов больницы работает только один, расположенный в соседнем крыле. И заручился тем самым, как минимум, четвертью часа разговора наедине.
– Прости, девочка, но все претензии к твоему сынку. Или ты не потрудилась рассказать ему, что он вызывает не просто могущественного джинна, но и очень разговорчивого джинна?.. Не удивляйся, конечно, я понял, что он тебе не внук. Я всегда путал, как вы размножаетесь, но парень заявил, что точно не делением. А раз не делением, то внуком он тебе быть определенно не может.
Китти чуть кивнула.
– Я решила, что так будет лучше. Его рождение выбило из меня последние силы, – она снова улыбнулась, одними глазами. – Но я счастлива, что он есть у меня… заметь, хоть я и старая карга, но не такая уж и одинокая!
– Вы, люди, слишком сложные, – вздохнул я. Мальчик-египтянин наклонился вперед и удобно устроился щекой на матраце, легонько касаясь своим лбом плеча Китти. Она медленно положила мне на затылок свою ладонь и погладила, словно котенка. – Но будь уверена, он тебя очень любит. В конце концов, он даже вызвал меня, не испугался же… Кстати, я тут вспомнил кое-что, что не давало мне покоя. Откуда у мальчишки тетрадка Натаниэля?
– Я забрала тетрадь, когда покидала Лондон. Мне отдала ее помощница Натаниэля. Она тоже считала, что информацию о тебе лучше спрятать в благодарность за твою помощь. Чтобы тебя больше не вызывали.
– Есть много других источников. Ты же смогла найти меня? И сам Натаниэль…
– Есть. Но это сложно. Поэтому я не захотела облегчать кому-то задачу.
– Спасибо, Китти, – выдохнул я. Мы молча посидели вместе еще какое-то время. Китти медленно гладила черные блестящие волосы Птолемея, пока тот, не отпуская ее руки и не моргая, наблюдал за слабо трепещущей аурой Китти.
В какой-то мере мне даже было хорошо. Моя сущность еще не болела [Прим.: Я совсем недолго пробыл на Земле и успел много раз поменять облик. Например, в Птолемея я превратился, только войдя в палату Китти.], в голове моей было спокойно и тихо. Духи не спят, но я был сейчас близок к этому состоянию, будто задремал, уткнувшись Китти в плечо. Уютное и приятное ощущение, такое мне дарил только Птолемей.
Мне жалко, что я увидел цветущую Китти такой. Но я был очень рад и благодарен своему нынешнему хозяину, что он позволил мне еще разок побыть с ней.
– Надеюсь, ты не говорила ему про Врата? – пробормотал я. – Я не привык к гостям из вашего мира. Придут, натопчут… подобие материального мира им лепи. А от него за версту разит неряшливостью.
– Нет, не говорила. Но он не будет тебя дергать вызовами. Он знает, что это больно, – утешающе произнесла Китти. Птолемей передернул плечами. – Что такое?
– Я просто вспомнил, как ты его назвала. До сих пор поражен твоим выбором… Сантименты, чувства вины – от всей этой чепухи появляются морщины!
Китти усмехнулась и потрепала Птолемея за нос. Достаточно унизительно, скажу я вам. [Прим.: Но я не оторвал ей руку. Эй, из меня неплохой друг, да?]
– Мне это говорит мальчик-египтянин, который умер много столетий назад? Или тот, кто явился перед моим сыном в облике Натаниэля? – ехидные нотки в голосе Китти будто вернули ему былую молодость и силу. Я только недовольно потер нос, отворачиваясь. Так и знал, что она заметит, кем я был, когда входил в ее палату.
– Если тебе очень интересно, перед твоим сыном я явился в облике Дьявола без нижнего белья. [Прим.: Забавное совпадение. Видимо, у этих Джонсов на роду написано любоваться на мои гениталии.]

Китти кинула взгляд на часы. Она плохо видела, и я учтиво подсказал ей время.
Тогда она сжала своими слабыми руками ладонь Птолемея и нежно улыбнулась.
– Иди, Бартимеус. Скоро будет обход, ко мне зайдут врачи – не нужно вам тут быть. Спасибо, что пришел ко мне. – Китти замолчала, смотря на меня усталыми глазами, в которых все еще теплился огонь ее былой жажды жизни. Я жадно ухватился за этот огонек, прикидывая, насколько еще его хватит. Надеюсь, мое появление действительно пойдет ей на пользу.
– Я в неплохой форме в последнее время. Думаю, если твой мальчонка через недельку снова вызовет меня – я не разозлюсь. В этих больницах не очень-то весело, а?
Китти улыбнулась, рассматривая меня, будто запоминая. Тяжело оставаться беспечным и позитивным под таким взглядом. Но – эй! – кто сказал, что она вот-вот умрет? Какие-то глупые люди, а когда я верил людям?
Китти будто мысли мои читала. Морщинки мягко расползлись от ее самой широкой за сегодняшнюю беседу улыбки, она сильнее сжала мою руку и отпустила.
– Конечно, я думаю, он обрадуется, услышав это. Беги, Бартимеус.
– Ага.
Я кивнул, неловко потоптался и пошел к двери из палаты. Но у самого выхода вдруг вспомнил кое-что важное. [Прим.: Не то чтобы я действительно забыл. На самом деле в моей голове каждую минуту роится тысяча различных мыслей и идей. Множество всевозможных ответов, опровержений моих ответов и возможных ответов на ответы на них. Пока я говорил с Китти, я вспоминал и заново переживал слишком много моментов. Уверяю, любой человеческий мозг уже давно бы взвыл о пощаде, если бы ему пришлось работать в том же режиме, что и моему. Так что можно считать, что в тот момент я наконец-то смог из множества идей вычленить нужную.]
– Эй, Китти!
Я развернулся к ней. Только был уже не Птолемеем.
Рот Китти дрогнул и чуть приоткрылся, будто она хотела что-то сказать, но не решалась.
Ей несколько нахально улыбался худощавый юноша с коротко подстриженными темными волосами. Юноша расправил плечи, склонил голову на бок и, подняв руку в своеобразном жесте приветствия, уверенно заговорил голосом, который иной раз меня немного раздражал:
– Мы давно не виделись, и у меня не было возможности передать тебе от него: «Привет». Сейчас, кажется, чудесный момент? Достаточно драматичный и напряженный. [Прим.: К тому же закатные лучи солнца, проникающие в палату из окна за спиной Китти, очень выгодно освещали фигуру Натаниэля, позолотив ее контуры и делая какой-то неземной.] Знаешь, он настолько любил выделываться, что явно был бы доволен, как считаешь?

Китти тоже наклонила голову на бок, не сводя с меня глаз, блестящих то ли от слез, то ли от эмоций.
– Ты что-то говорил про сантименты? – улыбнулась она.
– Сантименты? Мерзость! – Я поковырялся в ухе, задумчиво осмотрев после палец. – Может быть, ты не знала, но я честный джинн!.. И вообще, вы все на меня плохо влияете.
– Спасибо, Бартимеус… Будешь его периодически навещать?
– Если он позовет, – я пожал плечами. Провел рукой по коротким волосам, по высокому, вечно нахмуренному лбу, прикрыл глаза ладонью и несколько мгновений так постоял. А потом уверенно развернулся и, снова махнув Китти рукой, вышел из палаты.
Прямо в объятия запыхавшемуся хозяину.
– Вот блин… – расстроено протянул Натаниэль, задумчиво рассматривая темные разводы от кофе, который он пролил мне на костюм. Для меня все еще является загадкой, как такое непутевое создание могло правильно провести вызов меня?
– Пошли. Твоя бабуля притомилась, да и часы приема закончились, – мрачно буркнул я, заметив в начале коридора докторов. Натаниэль кивнул, пошел за мной, но потом все-таки забежал к Китти в палату, буквально на пару минут, и снова выскочил в коридор, ринувшись догонять меня.
– Вау, вы подросли! – восхищенно выдал мальчишка, поравнявшись со мной. Я выгнул бровь, а потом, смекнув, про что он говорит, усмехнулся. И сменил облик, снова став двенадцатилетним Натаниэлем, худым, встрепанным и в безразмерной куртке, таким, каким я увидел его впервые.
Нынешний Натаниэль [Прим.: Не знаю, упоминал ли я о том, что у Китти Джонс отвратительный вкус на имена?] довольно крякнул. Кажется, он потихоньку привыкал к этому моему обличию. Это плохо. Привычка порождает привязанность. Зависимость. Чем больше привыкаешь, тем больше прикипаешь. Людям проще, они живут какое-то мимолетное мгновение. [Прим.: Хотя даже за эти никчемные года своей скоротечной жизни умудряются пережить громадный спектр эмоций.]
– Мы сейчас вернемся, и ты меня отпустишь, ты обещал, – бесцветно напомнил я. Натаниэль покладисто кивнул, заложив руки в карманы своей толстовки. Он выглядел утомленным. [Прим.: Видимо – мной.]
– Я помню, Бартимеус. Ба выглядела немного расстроенной, но еще и очень счастливой. Спасибо вам огромное!
– Сколько благодарностей за пару часов, слушать уже тошно!
Я не знал, что бы еще сказать этому парнишке. Что Китти действительно умирает? Что скоро он останется один? Что книги Натаниэля с инструкциями по вызову духов стоит спрятать подальше и никогда не совать в них свой нос?
– Эй, Нат, хочешь совет от мудрейшего?
– Ага!
– Если когда-нибудь ты наберешься храбрости и решишься вызвать меня еще раз, попроси у меня что-нибудь дельное. Например, убраться в твоей комнате или научить тебя завязывать шнурки.
Ну, не сказать, что это был верх красноречия, но мне показалось, что прозвучало довольно сносно. Судя по дурацкой улыбке на лице моего нынешнего хозяина, я действительно все еще был в ударе.
Неплохой итог для этого поистине странного дня на Земле.