Ловушка

[Ptolemaeus]

Как всегда, с опозданием~

Автор:  Ryuuken Ty
Фэндом: Страуд Джонатан «Трилогия Бартимеуса»
Пейринг/Персонажи: Джон Мендрейк, Китти Джонс, Бартимеус
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Ангст, Даркфик
Предупреждения: Смерть персонажа
Краткое содержание: не один Гонорий был пойман в человеческие кости...
Размер: драббл



Перо скрипело. Если бы в этой комнате присутствовали маститые поэты в жанре «городского нуара», отдающего тленом чумы шестнадцатого века, они бы сравнили его со звуком, который издает старая виселица, когда на нее поднимается смертник. Ничего приятного слуху, но чего можно ожидать от общей подавляющей атмосферы данного кабинета? Везде пыль. Почти все книги в шкафу покрылись ею, превратившись в кошмар, поджидающий аллергика. Здесь почти нечем дышать. Окно плотно закрыто, чуть ли не заколочено, и в стекло остервенело бьются толстые капли обычного лондонского дождя. Типичная погода для осени, а поутру еще придут влажные туманы. Как отара призрачных овец, прокрадутся по улицам, заглянут во все щели, пропитают сыростью доски. Людям не привыкать.
Меняется правительство, рушатся империи, гибнут короли. Природа же остается неизменной, как последний оплот существования, та непреодолимая граница сущности. Сущности слабой и серой, блеклой. Но все еще живой.
Массивный стол из дерева цвета вина. Руки мастера любовно трудились над ним не один год, полируя и вырезая узоры. Виноградная лоза, львиные ножки, змеи и крылья ангелов. Воистину он был достоин того, чтобы за ним работал как минимум глава государства или его помощник.
Но сейчас в глубоком кожаном кресле сидел юноша. Возраст? Да черт его разберет. Легкие морщинки у глаз, словно выделенные трепещущим светом лампы, упрямо изогнутые губы. Темные, отросшие чуть ниже ушей волосы. Длинные цепкие пальцы, внимательные и темные провалы глаз. Чуть сгорбившаяся за письмом спина. Дорогая, но неброская одежда: приталенный пиджак с перламутровыми пуговицами и брюки в серую полоску. Под столом не видно узких ботинок известной итальянской марки.
Он писал. На чуть пожелтевших листах, как кровь на бинте, проступали символы. Их множество, от курсива древней латыни до грубых первичных палочек. От международных языков до полузабытых диалектов. Рисунки-пентакли. Исковерканные формы заклятий. Проклятья. И безмолвные молитвы. Они ложатся чернилами, вгрызаясь в фактуру, как звери.
Перо в его руках скрипело. Лишь он и его послание здесь не были покрыты пылью. Место, застывшее во времени и одновременно потерянное в нем. Немая, горчащая на языке тайна.
Дверь отворилась без лишнего звука, впуская в комнату пучок света. Пишущий поднял голову, не щурясь и не пытаясь отвернуться от слепящего луча. Его реакция скупа. И почему-то полна раздражения.
В проеме стояла она. Паутинки седых волос, скованность позы, но скрытая сила внутри хрупкой человеческой материи. Китти Джонс. Годы были к тебе немилосердны.
Но были ли они? Эти самые годы? Дни, недели, месяцы так причудливо сплетались воедино, как узоры на полу комнаты.
Рассыпались дымкой.
Сочились ложью.
– Я искала тебя. Мы все... искали.
Как Истину, что прячется обычно прямо перед носом. Как украденный перстень, который проще всего отыскать в кармане сыщика. Как боль, надежно спрятанная в органе, что качает кровь.
Но здесь. Сейчас. В этой комнате. Жизни нет.
И не было давно. Он не считал. К чему эти старания? Как рубцы на древке.
«Зачем?»
Она не плакала. Из таких не вытянуть криков боли или отчаяния.
– Тебе пора уходить. Давно было пора.
Кому это решать? Смешливой Судьбе, что вертит огромный круг преображений, играет чужими куклами-марионетками.
Смешок вспорол воздух.
«Ложь от начала до конца. Вот уж от тебя не ожидал».
– Я не хочу…
Дрогнувший голос.
– ...чтобы этот обман продолжался. Я не спасла одного. Но все еще хочу спасти другого.
Как строчки дешевого романа, что читают дамочки среднего возраста, промокая надушенными платками совершенно сухие щеки.
«Уходи».
– Но я…!
«Уходи, Китти Джонс».
Когда пациент умер, слишком поздно делать примочки, ставить пиявок и вызывать доктора. Бессмысленно делать искусственное дыхание и прямой массаж сердца. Время ушло. И предпринимать что-либо дальше – попросту извращение.
Как и этот маскарад. Но он оправдан. Миг, оттянутый им, висит, как рок, как топор в руках палача над головой виновника. Секунда последнего вздоха и последних слов. Так ясно врезались в сознание, так глубоко пронзили мысли.
Дверь заперта на замок, а окна заколочены, запаяны, замурованы. И сюда никто никогда не придет. Этот дом будет стоять вечность, и никто не выразит желания поселиться поблизости. Пыли станет еще больше. Сгустятся сумрак и тени.
Пальцы юноши осторожно касались груди, испуганно и трепетно. Ответом служило гулкое молчание. Никаких ударов. Корка давно засохшей крови на боку.
Кожа натянулась на костях, и блики последней свечи мраморно очертили заострившиеся скулы.
Пока воск стекал на плошку, пока не высохли чернила, новые завитки и желания вились по бумаге. По обоям. По ковру.
Перо скрипело почти с болью. И ею отзывались желтые глаза давно погибшего юнца. И ею откликалась сущность демона, заточенного в костях и плоти.